Путь Проклятого - Страница 72

Здесь расстались с жизнью сотни человек – воины и члены их семей лежали вперемешку. Трупы громоздились друг на друга так плотно, что дорогие изразцы, покрывавшие пол были не видны, а стены из расписанного сгукко оказались забрызганы бурыми пятнами на высоту человеческого роста. Смерть порезвилась здесь, но забрала не всех – истекающая кровью человеческая каша все еще стонала и шевелилась. Иегуда прижался к стене, замирая от отвращения. Такого он не видел даже в Ершалаиме, хотя там смерть показала свое лицо во всей красе. Здесь, в царских банях, построенных по образцу римских Терм, воины рубили беззащитных детей и женщин, подставлявших тела под удары мечей. Тех, кто не хотел умирать, все рано убивали – Иегуда видел тела без рук: люди пытались прикрыться от ударов гладиусов, но сталь разила наповал.

Женщина с ребенком (она прикрыла младенца телом) была приколота к стене, да так и осталась висеть на глубоко вошедшем в штукатурку пилуме.

Мать и дочь, не разомкнувшие объятий, зарубленные одним тяжелым ударом. Старик знал их – это были жена и дочь смешливого Ави, молочника из Галилеи, лысого, как колено, несмотря на небольшой возраст. Сам Ави лежал неподалеку, убитый ударом в горло – в разверстой ране виднелась белая кость позвонка.

Сначала вооруженные мужчины убивали женщин, стариков и детей, а потом рубили друг друга – беспорядочно, с отчаянной злостью, словно мстили сами себе. Рубили за смерть близких, за поражение, за закончившуюся жизнь, рубили потому, что из ловушки не было выхода. Если бы они дожили до завтрашней атаки «Фрезентиса», то легион недосчитался бы нескольких сотен солдат. Но римлянам уже ничего не грозило, мертвые не могли защищать крепость.

Мецада пала, только Флавий Сильва еще не знал об этом.

Стараясь не думать, не чувствовать, не давать воли эмоциям, Иегуда тронулся вглубь парных, выискивая тех, кто еще подавал признаки жизни. Добив молодую женщину с разрубленным виском, пытавшуюся хватать его за ноги, старик заплакал и уже не мог остановиться. Он плакал, колол мечом, изрыгал проклятия на римлян, на Элезара, на самого Яхве, предавшего свой народ на поругание, снова колол. Он был с ног до головы покрыт кровью, которая брызгала на него из ран, плескалась на полу у щиколоток и пахла, пахла, пахла, пахла …. Пахла так, что ему казалась, он дышит и плачет ею….

Он не считал, скольких добил. Многих. В один момент он увидел сквозь пелену слез Бен Яира, наблюдающего за ним от входа. Иегуда бросился на него с рычанием зверя, и убил бы, но оскользнулся и рухнул в месиво на полу, а когда нашел в себе силы подняться, Элезара уже не было.

Он был один. Пылали факелы, оставляя черные пятна на сводах. На лезвии меча дымилась кровь. В бане было тихо – никто не стонал, никто не шевелился. Никто не дышал. Все было кончено.

С трудом волоча ноги, старик вышел вон, на воздух, в прохладную ночь Иудейской пустыни. Небо на востоке все еще было темным, но чувствовалось, что рассвет уже близок – ночь катилась на запад, в глубину континента, цепляясь тяжелым брюхом за вершины низких коричневых гор.

Внезапно рядом ним возник Бен Канвон, вид которого мог испугать даже демонов, но Иегуда не испугался. Он знал, что и сам выглядит не лучше. Вначале он подумал, что Бен Канвон пришел убить его по приказу вождя, но гигант лишь приказал ему следовать за ним.

Элезар и его двенадцать апостолов смерти собрались возле сараев, под навесом, куда сносили битую глиняную утварь. На столе перед вождем лежали черепки и, обученный письму Бни Фети царапал на них гвоздем имена.

– Я решил, что позвать тебя сюда будет правильней, чем убить или сделать вид, что тебя нет, – сказал Бен Яир. – Я не стану благодарить – ты сделал то, что приказал нам Бог, в которого ты не веришь. Думаю, что тебе многое простится за это.

Старик молчал, стоя под враждебными взглядами.

– Один из нас, – прохрипел Бен Яир, – тот, чье имя я вытащу из горшка с черепками, должен будет выбрать себе помощника и вместе с ним убить всех остальных, а потом…. Потом он зарежет помощника и заберет все наши грехи, добавив к ним смертный грех самоубийства. Он должен быть самым отважным среди нас. Его жертва будет самой большой, самой тяжелой и неискупимой. Что может быть страшнее, чем ответить перед Яхве за свои и чужие поступки? Чем обречь себя на вечное проклятье? Но, чем больше грех, тем больше честь для героя! Среди нас нет предателей, подобных Маттиаху, не так ли, братья? Тот, кого выберет жребий, исполнит свой долг до самого конца! Все мы уже доказали свою верность Яхве! И даже Иегуда, которого я вначале посчитал трусом и врагом, оказался настоящим зелотом. Он покрыт кровью друзей и соратников, он покрыт кровью евреев, пожелавших остаться свободными, он покрыт славой! Поэтому будет честно, если и старик примет участие в голосовании. Его имя, Бни Фети, напиши на тринадцатом черепке!

– Это ни к чему, – сказал Иегуда, и, посмотрев Бен Яиру в глаза, улыбнулся. – Можешь не тратить слова и время. Жребий не нужен, Элезар. Я бы многое отдал за возможность перерезать тебе горло, а тут она сама идет мне в руки!

– Иногда, старик – просипел вождь в ответ, ответив на оскал оскалом, – иметь верного врага лучше, чем иметь хорошего друга. У тебя рука не дрогнет, я знаю…. Что ж, не надо жребия…

Бен Фети пожал плечами, и горшок с черепками полетел в угол.

– Старик, скажи, кого ты выберешь себе в помощники?

Иегуда обвел взглядом сикариев и без колебаний ткнул пальцем в лучника Бнаю.

– Вот его!

Люди невольно отступили от избранного нести смерть, и вокруг юноши возникло свободное пространство.