Путь Проклятого - Страница 68

Он оставил прокатный С200 на паркинге и, предварительно позвонив по телефону, пересел в тут же подошедший микроавтобус экскурсионного бюро «Golden Orthodox Tour». Возле КПП Морис и ехавшие в минивэне туристы пересели в такой же микроавтобус, только принадлежащий палестинской фирме «East Tour», который благополучно проследовал за ворота, посверкивая густо тонированными окнами.

При всей своей нелюбви к Израилю и его обитателям Морис по-настоящему неуютно себя ощущал только попадая за Стену – тут тоже был Израиль, но другой, лишенный не только налета многозначительной еврейской отстраненности от остального мира, но даже признаков элементарной цивилизованности. За Стеной был один плюс – тут уж точно не встретишь хасида с пейсами, зато другие персонажи в клетчатых «арафатках» бродили здесь безбоязненно и тоже особой нежности у Мориса не вызывали.

Автобус притормозил у лавок, где торговали православными иконами, паломническими крестами и драгоценными окладами, экскурсовод, щебетавший что-то на русском, потащил туристов на заклание к своим единокровным братьям-арабам, в нетерпении потиравшим руки. Морис из салона не вышел, а водитель микроавтобуса, едва только последний русский турист захлопнул дверцу, шустро погнал машину вниз по улице. Ехал шофер быстро, не обращая внимания ни на знаки, ни на правила, и домчал Мориса по адресу буквально за пять-семь минут.

Шуафат, хоть и назывался лагерем беженцев, выглядел, как обычный жилой район, и только на востоке, там, где постройки упирались в бетонные секции Стены и «колючку», можно было догадаться о том, что израильтяне не сильно рады такому соседству. Нужная Морису квартира находилась на 3 этаже нового шестиэтажного дома. На лестничной клетке его встретила охрана, и, после проверки паспорта и поверхностного обыска (Морис все время морщил нос и воротил голову – уж очень сильно «благоухали» двое боевиков), пропустила дальше, к дверям, за которыми его встретил Карл.

Морис не ждал теплой встречи, но от той холодной ярости, которой исходил Шульце, даже ему стало не по себе. Француз и сам был далеко не пай-мальчиком, а в те моменты, когда за его спиной стоял Легион, вообще чувствовал себя почти всесильным – он умел убивать, и, что уж скрывать, любил это делать! Но, войдя в квартиру, полную каких-то потных бородатых людей, то и дело поглядывающих на него недоброжелательными темными глазами, не то, чтобы оробел, но поймал себя на том, что выпадает из образа мачо. Интуиция подсказывала, что здесь не стоит демонстрировать крутизну – нарежут дольками и пустят на шаурму. В комнатах стоял крепкий дух немытых тел, оружейной смазки и какой-то химии, а еще витал сладковатый запашок анаши – верный признак того, что воины ислама не пьют алкоголя без особой на то причины.

Когда Карл шагнул ему навстречу, первой мыслью Мориса было прикрыть лицо от удара, а второй – постараться не упасть после оплеухи. Француз еще с юности знал, что в драке лучше не падать – затопчут. Потом, когда адреналин прыснул в кровь, Морис оскалился, как загнанный собаками в угол кот, и подумал, что, если очень постараться, то можно вцепиться немцу в горло, а там – кому больше повезет.

Но Шульце не стал драться, хотя явно хотел. Несмотря на одолевавшую его ярость, он понимал, что к провалу миссии Морис не имеет никакого отношения, просто злиться больше было не на кого – разве что на себя. Но долгие годы без неудач воспитали в Шульце уверенность в собственной непогрешимости. Отчасти именно это чувство и поставило миссию Легиона на грань провала, а самого Карла вело к уничтожению. Ночной парашютный десант на Мецаду был, скорее всего, вызван желанием выставить напоказ свою артистичность, чем необходимостью. Хотелось сделать красиво, а получилось – никак. Но винить себя Карл не мог. И не хотел.

Сравнительно небольшая квартира вмещала минимум человек пятнадцать бандитского вида арабов (впрочем, кто их разберет? Для Мориса, что арабы, что евреи было на одно лицо! И не только на одно лицо – если штаны снять, все равно не разберешься!), поэтому говорить пришлось на кухне – грязной, с горой немытой посуды и запахом из помойного ведра. На столе, среди хлебных крошек и овощных очисток стояла бутылка русской водки. От немца несильно, но несло перегаром.

– Здравствуй, Морис! Не могу сказать, что рад тебя видеть….

– Аналогично, – буркнул француз, прикидывая, рассмотрел ли Шульце мелькнувший в его глазах страх.

– Выпьешь чего-нибудь?

Морис покачал головой.

– Разве что воды, мне еще обратно ехать. И тебе не посоветовал бы – тебе нужна трезвая голова.

– А я трезв, – сообщил Шульце недружелюбно.

– Трезв? Что ж…. Тем лучше! Тебе виднее…. Давай-ка без увертюр, Карл. У нас обоих мало времени. Зачем звал?

Он с отвращением посмотрел на загаженный табурет, но все же сел.

Шульце устроился напротив, на расстоянии вытянутой руки. Нехорошо уселся. Расчетливо. Чтобы в случае чего….

– Хочу понять, как теперь жить дальше, мой французский друг – начал немец с издёвкой. – И получится ли у меня жить вообще?

– Давай потратим еще минуту, чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, – сказал Морис с нескрываемым раздражением. – От меня мало что зависит. Я не приказываю пустить тебя в расход. Это вне моей компетенции. Если бы такие решения от меня зависели, я бы из кожи вон вылез, но тебя бы не сдал.

Он лицемерил и очень не хотел, чтобы Шульце почуял это. Зачем нужны осложнения?

«Сдал бы я тебя, сукина кота, с потрохами! Кто ты мне? Брат? Родственник? Никто. Расходный материал. Но пока – нужный».